На крыше

Даже захлопнув окошко,
Сна не дождетесь никак -
Ночью соседская кошка
Кличет кота на чердак.

От невозможного ора,
Заполонившего двор,
Дрогнули колья забора,
Звездный качнулся костер.

Точно грозит и стенает.
В крике безумном, когтясь,
Древняя жажда пылает,
Вечная бесится страсть.

Если она не уймется,
Если свое не возьмет -
Шар голубой разобьется,
Рухнет на нас небосвод!

Даже становится страшно
Мне за окрестных котов.
Кто согласится отважно
Выйти на яростный зов?

Кто усмирит эту бурю?
Кто в темноте, поскорей,
Алчущую амбразуру
Грудью закроет своей!

Вдруг - замолчала! И слышу:
Бьет по железу хвостом,
Ласково трогает крышу
Лунным своим коготком...

Дождь на планету пролился.
Сузив глаза запятой,
Сон на земле воцарился,
Тысячелетний покой.

Живая вода

В половине июньского знойного дня
Ты водой ключевой напоила меня.
И струилась вода на ладони пока,
Я тебя разглядел в глубине родника.

Ты светла и чиста, как младенца слеза;
Встрепенулись, как бабочки крылья, глаза,
И такая под сенью ресниц глубина -
Не найдешь, не качнешь, не нащупаешь дна.

Обжигаемый солнцем дробится поток
О надводные камни, звенящий песок.
Отшумев, растекаются плавно струи,
Из которых уста серебрятся твои.

Чудотворный родник не забыть никогда -
Ледяная, летящая в руки, вода...
Я губами воды прикасаюсь живой -
Мне не нужно другой, мне не нужно другой...

Неравная любовь

Ты всегда со мною - без истерик,
Нет в тебе гордыни и следа.
Часто мне подсовываешь денег,
Только не беру их никогда.
Как с тобой мы встретились - не знаю!
За какие Бог послал грехи...
Я - поэт, ты - девушка крутая.
Может быть, понравились стихи?..
Мы с тобой - как кошка и собака,
Лед и пламень, Персия и Рим...
Что же примирило нас, однако -
Мы о том стыдливо промолчим.
У тебя - зеленая «Тойота»,
У меня - вишневая «Ока»,
Папа твой - начальником «Балтфлота»,
Мой отец - электриком в ДК.
Замок твой прилежно охраняем,
В заповедной лесополосе.
Мой скворечник - пылью овеваем
Днем и ночью минского шоссе.
Ты на днях сто тысяч просадила,
И пришла веселенькая - в дым...
Что же нас с тобою примирило -
Мы о том стыдливо промолчим.
Я живу на квасе и на хлебе,
Видел только Сызрань да Тынду...
Ты вчера была в Адис-Абебе,
Нынче - улетела в Катманду.
В дни, когда Голгофу вспоминают,
Куличи пасхальные светят,
Пусть тебя непальцы заласкают
Пусть с тобой непалки покутят!
Яростней не сыщешь демократки,
Я - хожу под знаменем иным...
Что же примирило нас, ребятки -
Мы о том стыдливо промолчим.
Письмами тебя не потревожу
И искать не вздумаю нигде,
Если ты задержишься, быть может,
В этой пресловутой Катманде!
Знаешь, мне приснилось ночью синей -
Я тебя в кровати придушил
В тот же час, как взял и обессилел
Тот, кто нас с тобою примирил.

* * *

Был мне другом, а нынче - не знаю;
Как-то вдруг приосанился весь,
И на донышке глаз примечаю
Неприметную ранее спесь.

Оттого ли, что зажил счастливо,
Что в газете престижной творишь,
На меня ты глядишь горделиво,
С неохотой со мной говоришь.

Если шуткой обидел пустою,
Или что-то спросил невпопад -
Извини, виноват пред тобою...
Милый мой, я кругом виноват!

Мне изменчивой славы не нужно -
Ты газеткой своей не маши! -
Мне бы только по волнам жемчужной
Плыть твоей неспокойной души,

Вспоминать о Варшаве и Ницце,
О стихах говорить до зари
И смотреть, как ласкают ресницы
Разноцветные очи твои.

Нас и так ожидают потери.
Лучше - в золото дружбу облечь!
Легче в Бога однажды поверить,
Чем потом эту веру сберечь.

Я с тобой - и в тайгу, и - в разведку,
И - в озера ловить карасей...
Только ты озорную газетку
С глаз моих убери поскорей.

Ницца

Ренэ Герра

Где б ни был я, какая б заграница
Вокруг не билась шумно о причал,
Мне будет вечно берег этот сниться,
Где я тебя однажды повстречал.

К твоим ногам погибнуть без печали
Спешит волна лазурная опять.
Тебя Никеей греки величали,
Тебя учили с детства побеждать.

Ницца, Ницца - золотится
Царский шлейф среди морей.
Ницца, Ницца, дай напиться
Безмятежности твоей!

Пускай шумят листвою олеандры,
Здесь русский дух, здесь русская судьба...
Тобой дышали наши эмигранты,
Ты им цветы бросала на гроба.

Сердечный жар с годами не погашен,
Хотя давно Россия без царя:
Все побережье - русское в Вильфранше,
Все побережье - наше в Кап Ферра.

В родной стране я мучаюсь от жажды,
Во сне уста целебные ловя...
Зачем с тобою встретились однажды!
Зачем «прощай» сказал, благословя...

* * *

Ты ушла. Прошелестело
Платье летнее твое.
Потускнело, опустело
Без тебя мое жилье.
Но еще твой запах вешний
Вещи в комнате таят:
Подстаканник потускневший
И на гвоздике - халат,
На диване - плед бессонный,
Хлеб - на кухне и вино...
Все душою безгреховной,
Все тобой освящено.
...Вдаль гляжу я, одинокий,
Дверь балконную обняв,
И грущу, как князь далекий,
Ярославну потеряв.

* * *

Над волной зеленой невесомо
Чайка одинокая кружит.
Девочка по берегу морскому
Мимо, босоногая, бежит.

Девочку ничто не потревожит:
Ни сентябрь, ни в Греции пожар.
Справа от нее - луна заходит,
Слева - солнца вспыхивает шар.

Ветром зацелована и морем,
Легкая, как падающий лист.
Смех ее прерывист и задорен,
Взгляд - непозволительно лучист.

Мне бежать за девочкой нелепо.
Но душа ликует, как вино -
Будто я рукой погладил небо
И меня погладило оно.

Собеседник

За окровавленные ели
Катилось солнце с вышины.
Ребята медленно хмелели,
Давно пришедшие с войны.

Костер метался на поляне,
Звенели струны серебром...
И каждый думал об Афгане,
Ни слова проронив о нем.

Я не служил под Пешаваром,
Мои - на севере полки.
И я спросил соседа справа:
«Что отмечают мужики?

Друзей погибших поминают?
Былое жаркое житье?..»
Он побледнел. «Что отмечают? -
Рожденье новое мое.

Я гнить обязан под землею,
Лет двадцать, в цинковом гробу.
А  песни вот пою с тобою
И рассуждаю про судьбу.

Я офицер! - глаза блеснули, -
А тот, который рядовой,
В конце весны шагнул под пули,
Загородив меня собой...»

В закатных сумерках звенящих
Мой собеседник загрустил -
От уголька рукой дрожащей
Неторопливо прикурил.

У нас не вышло разговора.
Я захотел стакан поднять
За капитана ли, майора -
Кого так страшно потерять.

Дуэт

Я ее не просил. Она спела сама
Эту песенку, мной сочиненную.
На эстраду взошла - и дохнула зима,
И луна замерла золоченая.

И осыпались первые звуки едва -
Будто травы качнулись тяжелые -
На губах моих оцепенели слова,
Хоть слова были, в общем, веселые.

Звук то гладко летит, то шурша,
С придыханием, с переливами...
А я вижу - на кончике жала душа
У певуньи живет горделивая!

И чем дальше камланье змеилось ее,
От которого пихты сутулятся,
Тем сильней на галерке рыдало дите
И собаки брехали на улице.

Я никак не пойму - ну, с какого рожна
В ней обиды вскипают полынные!
Рукавом повела - отлетела струна
И друзья разбежались старинные.

Наконец, замолчала. На миг обмерла.
И раскинула руки в улыбочке...
Ох, как дорого мне обошлось «ла-ла-ла»
Этой алчущей славы артисточки!